– Я как раз собираюсь ложиться, дедушка. Тебе что-нибудь нужно?
Жан-Луи Шарбоно взял внучку за руку и сжал ее в своих дрожащих пальцах.
– Не забывай, малышка, что я еще в состоянии сам о себе позаботиться. А где же твой брат? Наверное, вообразил, будто бы уже слишком взрослый, чтобы прийти и пожелать своему дедушке спокойной ночи.
– Разве ты забыл, дедушка? Валькур ведь уехал в город.
– Ах да. – Он провел рукой по лицу, словно пытаясь что-то вспомнить. – Знаешь, сегодня я лежал и думал о разном, и мне в голову приходили очень тревожные мысли. С тех пор как Бонапарт назначил генерала Ришпанса губернатором нашего острова, здесь стали исчезать люди. Много людей. И никто никогда больше о них не слышал.
Доминик была поражена тем, насколько ясен сегодня рассудок дедушки, а также тем, что он тоже, казалось, чувствовал грозящую Валькуру опасность.
– Что тебя тревожит? – спросила она, придвигая стул и садясь рядом с кроватью.
Он положил свою старческую, с искривленными пальцами руку на ее темные волосы.
– Многое. Я вспоминал прошлое. Если бы ты знала, как мне не хватает твоей бабушки.
Доминик вгляделась в дедушку, насколько позволяло тусклое освещение. Его облик сохранил былой аристократизм, но высокий и статный когда-то человек превратился теперь в слабого и болезненного старика. Бледное лицо обрамляла копна белых волос, а голубые глаза, в которых прежде светился острый ум, теперь потускнели, и блеск их погас.
Доминик обожала своего деда. Он подарил им с Валькуром чудесное, незабываемое детство. Он всегда позволял им свободно выражать свое мнение и с раннего возраста поощрял в обоих внуках желание думать самостоятельно.
Жан-Луи Шарбоно приехал на Гваделупу из Франции с молодой женой, которая родила ему сына, отца Доминик. Бабушка Доминик умерла задолго до ее рождения, но девочка выросла, постоянно слыша рассказы об этой волевой женщине, работавшей плечом к плечу с мужем и отвоевывавшей у джунглей плантацию Уиндворд.
Жан-Луи часто с гордостью отмечал, насколько Доминик похожа на свою красавицу бабушку. Похожа не только красотой, но также упорством и стойкостью.
Но семейство, обитавшее на плантации Уиндворд, ожидала беда – на них пало проклятие смерти. В 1790 году во время эпидемии желтой лихорадки, свирепствовавшей на острове, умерла мать Доминик. Затем, три года спустя, от шальной пули на охоте погиб ее отец. Он оставил Доминик и Валькура на дедушку, успев перед смертью пожелать, чтобы он воспитал их в семейных традициях и привил им свои представления о жизни. Главным среди них дед считал то, что люди и отношения между ними гораздо важнее материальных благ.
Доминик нежно поцеловала шершавую руку деда, чувствуя, как сердце ее переполняется любовью. Как жаль, если ему придется лишиться дома из-за своей щедрости, благодаря которой стольким людям удалось избежать гильотины во Франции.
Доминик с братом тщательно скрывали от дедушки, что плантация больше не приносила дохода. Каждый день им приходилось выдерживать схватки с кредиторами, чтобы те не отняли у них дом.
В отличие от многих других плантаторов, Жан-Луи Шарбоно не одобрял рабства, поэтому у него никогда не было ни одного раба. Люди, нанимавшиеся к ним на работу, никогда не могли жаловаться на плохое обращение, и им платили жалованье, даже когда самим членам семьи Шарбоно не хватало денег.
Тяжело вздохнув, Доминик встала и направилась к окну. Она откинула шторы и опять устремила взгляд на дорогу. Ветер тут же подхватил и спутал ее волосы. На острове, наконец, задули пассаты, принеся измученным жителям долгожданную прохладу после трех месяцев нескончаемой жары.
– У тебя был длинный день, дедушка. Я пойду к себе, а ты сможешь отдохнуть. – Она наклонилась и коснулась губами его лба. – Спи спокойно. Мне не хотелось бы, чтобы ты переутомился.
Жан-Луи ласково похлопал ее по руке.
– Ты оберегаешь мое здоровье, как дикая кошка своих котят. Но я должен сказать тебе кое-что. Сегодня вечером, пока я ждал, когда ты поднимешься сюда, на меня снизошло странное чувство смирения. Я вдруг ясно понял, что большая часть моей жизни уже прожита и впереди осталось совсем немного. Единственная моя забота – сохранить для тебя и твоего брата плантацию Уиндворд.
Доминик прижалась щекой к щеке деда, и он обнял внучку.
– Мы хотим только одного – чтобы ты скорее выздоровел, дедушка.
Он усмехнулся и мягко отстранил ее от себя.
– Когда тело становится дряхлым, рассудок тоже иногда мутится. Отчего это, Мари, как ты думаешь? – спросил он, и Доминик поняла, что он снова принимает ее за бабушку.
Она хотела бы рассказать ему о Валькуре и посоветовать, что ей делать, но дедушка закрыл глаза, и по его ровному дыханию она поняла, что он уснул.
– Милый дедушка, ты всегда будешь тем источником, из которого я черпаю свои силы, – прошептала она и на цыпочках вышла из спальни.
В доме все затихло, слуги разошлись по своим комнатам. Доминик бесшумно двигалась по натертому до блеска полу. Подняв повыше свечу, она направилась к себе в спальню, но вдруг остановилась – кто-то негромко постучал в дверь, ведущую в сад. Через минуту стук повторился. Доминик подумала, что скорее всего это одна из охотничьих собак Валькура убежала с псарни и просится в дом.
Девушка подошла к двери и распахнула ее настежь, но на пороге никого не было. Она уже собиралась закрыть дверь, но тут на глаза ей попался валявшийся на земле клочок бумаги.
Недоумевая, она подобрала его и обнаружила, что это записка. Поспешно вернувшись в дом, Доминик поднесла бумагу к свету. И прочла несколько нацарапанных на ней строчек:
Мадемуазель Шарбоно!
Вынужден таким способом известить Вас, что Ваш брат, мсье Валькур Шарбоно, арестован и содержится в форте. Полагаю, с вашей стороны будет разумно поспешить туда как можно скорее. Его жизнь подвергается серьезной опасности. Известно, что он дружески настроен по отношению к англичанам, и это обстоятельство будет использовано против него.
Подпись под запиской отсутствовала.
Доминик сотрясала такая дрожь, что ей пришлось сесть и прислонить голову к спинке кресла. Ее худшие опасения подтвердились – Валькур попал в беду, и в какую беду!
Первым ее побуждением было броситься к дедушке и спросить у него совета. Но нет, она должна поберечь его. Он ни в коем случае не должен знать, что его внук арестован.
Не мешкая ни минуты, она влетела в свою комнату и переоделась в серую амазонку. Потом помчалась на конюшню, где в такой поздний час не было ни души. Пока Доминик торопливо седлала своего коня, ее сердце замирало от тревоги.
